[Назад к списку]
Собор рвался ввысь. Казалось, только грехи людские удерживают его на земле. От него веяло таким величием и покоем, что Тило, в болезненной ярости пообещавший себе еще пятнадцать лет назад не переступать порог храма, почувствовал смутное сожаление. Хотя… Чего стоят обещания, которые мы даем себе? Нарушая их, мы всегда выигрываем.
Тило содрогнулся под взглядом оскалившихся химер на портике. Два шага – и разорвалась тонкая невидимая линия, разделяющая мир внешний и царство благодати. Величавые очертания уходили ввысь невыносимо четко, так, что кружилась голова, и взгляды с витражей устремлялись на тебя, пригвождали к полу, впивались в душу с пристальным и непреклонным вниманием.
«это всего лишь святые…»
Как песчинка на избитом волнами берегу бессознательно осознает свою малость и слабосильность, так и человек в готическом соборе ощущает себя неприкаянным и беззащитным перед Волей и Любовью Его. Тило медленно прошел мимо скамеек, впитывая воздух, пропахший ладаном, человеческими исповедями, притворством и благословением. Было пусто. Сел на первую скамью, подавленный величием и окружающей его властной красотой. Тило ощущал Его каждой клеточкой тела, видел в неуместной яркости мозаик, в чистом изяществе линий. Обостренный отчаянием взгляд отмечал нелепые подробности - выщербленные деревянные лавки, разноцветный камень пола, изощренную резьбу стен. Тило боялся поднять глаза, боялся столкнуться с обвиняющим взглядом фресок и распятия над алтарем. Как начать разговор с Ним? В голове всплыли навечно вбитые и сейчас такие необходимые строки.
Pater noster, qui es in caelis…
Тило медленно выговаривал слова, вытягивая гласные, и сердце его наполнялось радостью.
Sanctificetur nomen tuum…
Воистину будет свято… Мысли путались, Тило рухнул на колени. Рвалось внутри жестоко и ясно, выбрасывая на свет божий бестолковую суету дней. Слова молитвы и его собственные сливались в единое целое, и Тило молился, не понимая, чего просит, чего хочет, в самоуничижительном наслаждении отстраненностью и святостью исповеди.
Ich brauche Hilfe! Ich habe Angst!
Прими и меня в лоно свое, Господи, и прости мое опоздание, как прощаю его я себе.
Adveniat regnum tuum…
Не суди, и не судим будешь, Отец наш, тогда почему я сейчас одержим виной, переполнен, как кровью, на чьи плечи переложить гнев твой?
Als die Sonne den Tag verliesst…
Я жил, я дышал любовью, я питался ею, не желая знать, что всему наступает конец, и в упоении моем милость твоя покинула меня.
Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra…
Иссяк источник, и ныне не могу я любить, творить и жить, как ранее. Моя любовь, Господи, к женщине, к людям, к тебе. И нахлынуло отчаяние. Ты его запрещаешь, так избавь меня от него.
Panem nostrum quotidianum da nobis hodie…
Нет Слова твоего, которого бы я не нарушил. И сейчас перед ликом твоим, я не отрекаюсь от себя – мятущегося, страждущего, ищущего, пробивающего стены и шествующего по стопам сатаны.
Mit blutverschmitten Handen…
Ибо ты – сильнее. Как бы не плутал я, по каким бы чащобам не пробирался к свету, какой бы яд не называл целебным – вот я перед тобой. Суди меня, Господи, не по грехам моим, но по милосердию твоему.
Et dimitte nobis debita nostra…
Жизнь моя – судьба мира, в его иллюзорности и пагубных надеждах. Как старели римские боги, как набирал силу ты, как в разрушенных базиликах воздвигали алтари, так и я от отчаяния и слов ереси пришел к смирению.
Sicut et nos dimittimus debitoribus nostris.
Как жестоко отрицал тебя я в сердце моем, как часто отрекался, и как долго буду отрекаться еще. Я оплатил цену любви твоей одиночеством своим. Как одинок я был в сатанинских плясках на сцене, когда обгоревшим ртом выкрикивал слова – те, которыми обращаюсь сейчас к тебе. Слова эти обратились в стон.
Ich will nur in Ruhe sein…
Сейчас, когда ты допустил меня к себе, я принимаю твою милость и зову тебя на помощь. Молитва моя еретическая, непокорная, не успокоит дух мой, так помоги мне, верни покой и свет! Не бесы борются в душе, нет, я сам себе демон, и сейчас измученный Сатана приполз к тебе со сломанными крыльями. Он молит о пощаде и силе, чтобы восстать и снова с мечом идти на бой с тобой. Неисчерпаемы милости твои, Господи.
Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo.
Amen.
Тило поднял глаза на распятие, и теперь не давили на него взгляды святых. Спокойно и так же устало смотрели они. Просто разноцветные кусочки стекла. А распятие - не более, чем слиток меди, из которого руки мастера сделали предмет культа. Нелепым и ненужным казался теперь Тило его порыв. Неуслышанными остались его слова. Горечь залила его опустошенную, досуха выжженную признанием душу.
И только вечером, отвечая на вопрос Анне, где он был, Тило, с неожиданной для себя двусмысленностью ответил: «Дома». Улыбнулся ей просветленно, и понял, что приходят и уходят люди, а храмы остаются. Они знают, что к ним всегда кто-то придет.
[Назад к списку]